Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла] - Василий Головачев

— Почему же он не реагирует на нас?

— Потому что я его усыпил, наложил заклятие. Все, Оямович, лекция кончилась, умерь свой исследовательский пыл. Мы начинаем взрывать стену потенциального барьера между этим хроном и Гашшарвой, доставай «гранаты». Кстати, что это за приобретение? — Никита кивнул на «детский арбалет».

— Это оружие «божественного стрелка», рыцаря-одиночки Асура, — ответил молчавший Дадхикраван, который явно чувствовал себя естественно. — Представляет собой генератор развертки «суперструн», то есть свернутых в одномерные объекты многомерных пространств. Стрелы как раз и есть «суперструны».

Такэда озадаченно глянул на арбалет, на стрелы, тихонько зашипел сквозь зубы:

— Никогда бы не подумал! Как же им пользоваться?

— Как и обычным арбалетом: вложил стрелу, натянул тетиву и отпустил спусковую скобу.

— Ладно, авось пригодится. — Никита открыл транскоф и извлек из него шиххиртх, три ребристых черных шара величиной с яблоко — хроногранаты и прибор, напоминающий очки-консервы. Протянул очки Такэде.

— Это тебе, надевай. Будешь видеть во всех диапазонах электромагнитного спектра и даже в магическом поле.

Толя послушно нацепил очки, приказав диморфанту ослабить силовое поле шлема на время надевания. Сначала ничего не увидел, затем перед глазами замелькали цветовые пятна, поплыли хороводы искр, пунктиры и световые штрихи — прибор настраивался под хозяина, — и скачком картина изменилась.

Звезды над головой превратились в светящихся птиц, «астероид» под ногами — в львиноголового орла, распростершего крылья метров на триста, и лишь темпорал-Дадхикраван да сам Сухов не изменились, остались с виду теми же, какими их видел Толя невооруженным глазом.

— Орел! — хмыкнул инженер скептически.

Сухов понял.

— Очки пытаются настроиться на прямое восприятие, но они, в общем-то, не предназначены для человека. Абсолютно адекватной картины ты все равно не увидишь. Теперь ждите, мне надо выйти в эйдос и настроиться, сил понадобится очень много.

Сухов уселся на одном из горбов согнутого крыла орла-пастуха в позе лотоса, застыл. Текуче-огненный Дадхикраван обошел его кругом, излучая волну любопытства, и Такэда почувствовал к нему растущее расположение. Бывший темпорал раскрывался эмоционально в диапазоне достаточно близком человеческому, его можно было понять, с ним можно было дружить.

Такэда перевел взгляд на Никиту: вспомнилось, как танцор боролся с пси-двойником Даймона во владениях Яросвета. Но этот Сухов отличался от того, как взрослая особь от эмбриона, его магические возможности возросли многократно, он вырос и продолжал увеличивать свою силу.

«Спасибо за „взрослую особь“», — прозвучало в голове Толи.

Никита подслушал его мысли, оставаясь неподвижным и безучастным, ушедшим в себя. Где в это время бродила его душа — или мысль, — Толя боялся даже представить.

Сеанс медитации закончился тем, что кожа на лице Сухова поголубела и засветилась, а вокруг головы взметнулись прозрачные струйки сияния.

— Порядок! — Никита вскочил на ноги, отрываясь при этом от перьев спящего орла на два метра. — Прячься, Оямович, под крыло этой птички. Начинаем.

Сухов повернулся к Дадхикравану, и между ними произошел секундный диалог, которого Такэда не услышал. Подождав, пока инженер укроется в перьях орла-пастуха, Никита кивнул бывшему темпоралу, и оба они подбросили вверх по хроногранате.

На высоте десяти-двенадцати метров между черными шарами бесшумно проскочила малиновая молния, от которой тем не менее тело орла под ногами содрогнулось и заколебалось. А затем на месте гранат вздулось лиловое пламя и ударило во все стороны миллионами сжигающих все языков. Такэда почувствовал, как по нервам прокатилась волна неистовой боли, закричал. Мышцы скрутило так, что они, казалось, вот-вот лопнут. Голова распухла, кости черепа размякли, растянулись безразмерной пленкой. Сердце сжалось в точку, перестало гнать кровь по жилам. Сознание померкло… восстановилось на мгновение.

Такэда сквозь окуляры своего прибора универсального видения разглядел над фигурами Сухова и Дадхикравана золотистую вуаль защитного поля; точно такая же вуаль прикрывала и его, генерируемая Никитой. Но зрение стало гаснуть, несмотря на все усилия Такэды удержаться от падения в омут беспамятства. Последнее, что он увидел, было появление в ревущих огненных вихрях двух черных пятен, похожих на гигантские когтистые лапы… Диморфант сделал все, что мог, чтобы защитить хозяина от буйства вырвавшихся на свободу стихий и энергий, названий которых не знали земные языки, но полностью погасить их влияние не смог…

Сухову удалось увидеть больше.

«Хроногранаты» — по сути, генераторы «аморфного» времени — изменили вакуум таким образом, что потенциальный барьер между хронами «выпятился» в этом месте, стал тонким и лопнул. Два мира с разными наборами физических констант и сдвинутыми относительно друг друга потоками времени смешались, породив волны искривлений, изгибов и завихрений многомерных пространств, пузыри с локальным ходом времени, удивительные узлы взаимодействующих полей, стенки, «бочки», «розы», спрессованные «плиты» и другие фигуры из геометрии невозможного. Одной из таких фигур была «улитка» — свернутое спиралью пространство, время в центре которой стояло, а к краю спирали разгонялось до бесконечной скорости. Магам едва удалось избежать столкновения с ней, разрывающей все, что попадалось на пути, не на части и даже не на атомы — на стринги и суперточки, кванты пространства.

Подхватив потерявшего сознание Такэду, Никита ослабил напряжение внешнего изолирующего поля, дал захватить образовавшейся «потенциальной яме» защитный кокон с людьми и Дадхикраваном и взорвал впереди последнюю «гранату». С гулом, потрясшим кокон, тела людей, мир Нгеви и всю «лестницу» Шаданакара — Веер Миров, пузырь с пассажирами провалился в Гашшарву, хрон Абсурда, первопричиной которого была высшая воля его творца — Великого игвы Гиибели.

Такэда пришел в себя от свежего ветерка, щекотавшего кожу на лице отросшими волосами.

Он лежал в спортивном костюме на пригорке, заросшем мягкой зеленой травой. Пригорок заканчивался обрывом, под которым текла неширокая река. Другой ее берег был низким, пойменным, за ним начинались луга до горизонта, подернутого сизоватой дымкой. Сзади, за спиной лежащего, начиналась полоса кустарника, переходящего в лиственный лес. Небо над головой с ласковым солнышком было голубым, бездонным, с пушистыми облачками, такое небо могло принадлежать только Земле.